[hauru]

Глава четвёртая,
в которой появляются Ролло и Питер, а с Бродягой происходят загадочные изменения

Сквозь свист ветра в ушах Чармейн услышала яростный рёв лаббока, оставшегося наверху. Перед глазами девочки проносились скалы, расщелины, булыжники, и она кричала и кричала.
- Пим, ПИМ! – вопила она. – Ради всего святого! Пим! Я же исполнила все указания, почему я не лечу?
Заклинание сработало. Чармейн осознала это, когда камни вдруг перестали стремительно уноситься вверх, а начали неспешно подниматься, всё медленней и медленней, пока наконец не остановились. На долю секунды она зависла в воздухе, слегка ударяясь об острый край скалистого выступа, нависшего над ней.
«Видимо, я уже умерла,» - подумала Чармейн. А затем добавила вслух:
- Что за нелепость! – и стала переворачиваться с головы на ноги, помогая себе неуклюжим барахтаньем. Внизу, в четверти мили отсюда, девочка увидела домик двоюродного дядюшки Уильяма, погружённый в сумерки.
- Парить в воздухе, конечно, приятно, - произнесла Чармейн, – но передвигаться-то как?
Тут она вспомнила о мелькающих крыльях лаббока и подумала, что сейчас, вполне возможно, он на всех парах несётся следом. От одной только мысли о летящей за ней твари Чармейн перестала задаваться глупыми вопросами о передвижении. Она принялась яростно лягать ногами воздух и вскоре заметила, что довольно быстро приближается к дому двоюродного дедушки Уильяма. Девочка проплыла над крышей и приземлилась в саду, где чары сошли на нет. Волшебство рассеялось так неожиданно, что Чармейн едва успела дернуться в сторону дорожки, чтобы не свалиться в кусты гортензии. Уже сидя на земле, она ощутила дрожь во всём теле.
«Спасена!» – с облегчением и торжеством промелькнуло в её голове. Чармейн чувствовала, что ничто не может угрожать ей, пока она находится близ дома двоюродного дедушки Уильяма.
- Ну и денёк! – наконец, воскликнула девочка, придя в себя. – Всего-то хотела найти хорошую книжку, чтоб почитать в своё удовольствие... Ох уж эта тётка Семпрония, вечно суёт нос, куда не просят!
Кусты позади неё зашуршали. Чармейн отскочила и снова закричала, едва на дорожку выскочил маленький синий человечек.
- Тебя наняли? – грозно вопросил человечек сипловатым голоском.
Несмотря на сумерки, девочка ясно разглядела, что кожа человечка вовсе не фиолетовая, а синяя, и сзади нет никаких крыльев. Лицо его избороздили морщины, говорящие о скверном характере, а в центре красовался огромный загнутый нос – ничего носекомоподобного тут не проглядывало. Страхи Чармейн улетучились.
- Кто ты? – с любопытством спросила она.
- Кобольд, кто же ещё, - бросил человечек. – Верхняя Норландия – родина и дом кобольдов. Я слежу за садом.
- По ночам? – удивилась девочка.
- Мы, кобольды, ведём ночной образ жизни, - ответил человечек. – И я, вообще-то, спросил: тебя наняли?
- Да, что-то вроде того, - отозвалась Чармейн.
- Так я и думал, - довольно изрёк кобольд. – Я видел, как Высокие унесли волшебника. Хочешь вырубить всю гортензию?
- Зачем? – не поняла девочка.
- Люблю подрубать растеньица, - объяснил кобольд. – Это самое приятное в садоводстве.
Чармейн, которая всю жизнь прекрасно жила и без садоводства, обдумала предложение.
- Нет, - выдала она в итоге. – Если бы двоюродному дедушке Уильяму не нравилась гортензия, он бы не сажал её. Он вернётся в скором времени, и, думаю, вырубленная гортензия сильно огорчит его. Почему бы тебе пока не заняться своей привычной работой, а, когда двоюродный дедушка Уильям вернётся, сам спросишь его о гортензии?
- Да он точно не согласится, - раздосадовано вздохнул кобольд. – С этим волшебником никакого веселья. Оплата как обычно?
- А какая у тебя оплата? – спросила Чармейн.
- Горшок золота и полдюжины свежих яиц, - немедля отозвался кобольд.
К счастью в разговор вмешался голос двоюродного дедушки Уильяма:
- За ночь работы Ролло получает пол литра молока, оно само появляется на пороге магическим способом. Так что, моя милая, не переживай.
Кобольд с отвращением сплюнул на дорожку.
- Ну что я тебе говорил, а? Вечно всё испортит. А ты тут всю ночь что ли собираешься просидеть? Славная работёнка ждёт меня в таком случае.
- Я лишь присела отдохнуть, - с достоинством ответила девочка. – Сейчас я уйду.
Чармейн встала на ноги, вдруг оказавшиеся ужасно тяжёлыми, не считая слабости в коленях, и побрела ко входной двери.
«Наверняка заперта, - подумала девочка. – Какой же дурой я буду выглядеть, если не смогу войти в дом.»
Но дверь услужливо распахнулась перед Чармейн, едва только та ступила на крыльцо; ей в лицо ударил яркий свет. Тут же навстречу выбежал лохматый Бродяга. Пёс из всех сил вилял хвостом, повизгивал и отирался о ноги Чармейн, всем видом показывая, как он рад её возвращению. Девочке так приятно было вернуться домой и видеть, как её здесь ждут, что она подхватила Бродягу на руки и внесла в дом, в то время, как он извивался и вертелся, стараясь лизнуть Чармейн в щёку.
Свет в доме оказался волшебным: он не горел где-то в определённом месте, а просто следовал попятам.
- Очень удобно, - отметила девочка. – Не придётся рыскать по дому в поисках свечей.
На самом деле мысли Чармейн в эту минуту лихорадочно скакали: «Я не закрыла окно! Лаббок непременно в него влезет!» Она опустила Бродягу на кухонный пол, а сама бросилась налево через дверь. В коридоре немедля вспыхнул волшебный огонь и не отставал от девочки до самого окна, которое она тут же со стуком захлопнула. К сожалению, из-за яркого света мрак за окном делался совершенно непроглядным, и сколько бы Чармейн не всматривалась, она так и не смогла понять, последовал ли лаббок за ней или нет. Девочка утешала себя мыслью, что с высоты того обрыва не было видно открытого окна в доме, и всё же дрожь не покидала её.
Дрожь не прошла и по дороге на кухню, и даже когда они с Бродягой ужинали пирогом со свининой. Ещё больше затрясло Чармейн, когда она заметила на полу недавнюю лужицу, которая теперь затекла под стол и, в добавок, перепачкала белое брюшко Бродяги. Его мокрая шерсть оставила на ногах и одежде девочки несколько липких пятен. Чармейн взглянула на свою блузку, полу расстёгнутую, с болтающимися краями, - ах да, ведь она оторвала от неё две пуговицы! - и обнаружила чай даже на ней. От этого её зазнобило ещё больше. Девочка отправилась в спальню и переоделась в шерстяной свитер, связанный её мамой, но дрожь не утихала. Снаружи зашумел ливень. Его крупные капли стучали в окно и падали в очаг через кухонную трубу. Шум дождя заставлял Чармейн трястись ещё больше. Она полагала, что виной тому испытанное потрясение, но дрожь и холод не покидали её тела.
- Да что же такое! – воскликнула девочка. – Дедушка Уильям, как мне разжечь огонь?
- Помнится, я зачаровал очаг, - раздался мягкий голос двоюродного дедушки Уильяма. – Брось в него что-нибудь, что сможет разгореться, и скажи вслух: «Пламя, гори» – огонь тут же зажжётся.
Чармейн огляделась по сторонам, в поисках чего-нибудь, что сможет разгореться. Первым на глаза попался её же мешок, но в нём ещё оставались яблочный торт и пирог со свининой, к тому же ей нравился этот мешок: миссис Бейкер вышила на нём очаровательные цветы. Следующее, что пришло девочке на ум, – бумага в кабинете двоюродного дедушки Уильяма. Отличный вариант, вот только для его осуществления предстояло подняться со стула, пройти в кабинет, а потом ещё и собирать её. Чармейн подумала о белье в прачечных мешках, стоящих у раковины, но решила, что двоюродный дедушка никак бы не одобрил сожжение его одежды. С другой стороны, ведь имелась её собственная грязная блузка с оторванными пуговицами, валявшаяся тут же, под ногами.
- Она безнадёжно испорчена, - подбодрила себя Чармейн, а затем подхватила сырую испачканную блузку и кинула в лоно очага.
- Пламя, гори, - приказала она.
Очаг с грохотом ожил, и через несколько минут в его пасти заплясал яркий огонь. Девочка улыбнулась и зажмурилась от удовольствия. Только она подвинула стул ближе к теплу очага, как пламя вдруг яростно зашипело; во все стороны повалили клубы пара, из которого начали появляться мыльные пузыри. Тысячи мыльных пузырей: большие, маленькие, переливающиеся всеми цветами радуги, – они поднялись до самой трубы, сползли на пол и продолжали множиться. Пузыри парили по всей кухне, оседали на столе и грязной посуде, лопались перед носом растерянной Чармейн, оставляли влажные следы на её коже. За несколько секунд мыльный ураган заполнил всю кухню пеной, не позволяя девочке нормально дышать.
- Я совсем забыла о мыле! – воскликнула Чармейн, задыхаясь в образовавшейся бане.
Бродяга счёл пузыри своими личными врагами и быстренько спрятался под стул, бешено тявкая и рыча оттуда на мыльный каскад. Девочка никогда бы не подумала, что от такой крохотной собачонки может исходить столько шума.
- Да замолчи, наконец! – прикрикнула на него Чармейн. По её лицу струился пот, а с прядей волос капала осевшая пена.
- Думаю, придётся раздеться, - пробормотала девочка, лихо отбиваясь от мыльных облаков.
Раздался стук дверь.
- Теперь уже не придётся, - добавила она.
В дверь снова постучали. Чармейн опустилась на стул, надеясь, что за дверью кто угодно, только бы не лаббок. Когда же стук раздался в третий раз, девочка нехотя поднялась и сквозь мыльные завесы направилась посмотреть, кто же там барабанит. «Возможно, Ролло хочет укрыться от дождя,» - подумала Чармейн.
- Кто там? – крикнула девочка, прислонившись к двери. – Что вам надо?
- Впустите меня! – раздался голос по ту сторону. – Я вымок под дождём!
Кем бы ни оказался пришелец, голос его звучал звонко и молодо, никаких сиплых ноток, как у Ролло, и никакого жужжания, напоминающего лаббока. Несмотря на шипенье мыльного урагана и чпоканье лопающихся пузырей, Чармейн отчётливо слышала, как неистово хлещет дождь за дверью: по листьям, по дорожке, по крыльцу. Однако девочка всё же не верила гостю – его слова могли оказаться обычной уловкой.
- Впустите же! – прокричал незнакомец. – Меня ждёт сам волшебник!
- Неправда! – также громко ответила Чармейн.
- Я отправил ему письмо! – убеждал голос за дверью. – Моя матушка договорилась о моём приезде. У вас нет права держать меня за дверью!
Лязгнула задвижка. От неожиданности Чармейн только и успела, что упереться обеими руками в дверь, не давая ей раскрыться. Тем не менее, дверь распахнулась, и в кухню вскочил промокший до нитки юноша. Волосы его, по-видимому, курчавые, свисали мокрыми сосульками, с которых беспрестанно капало. Свитер, брюки и заплечный мешок, совершенно тёмные от воды, водянисто поблёскивали на свету, в ботинках жутко чавкало и хлюпало. Едва парень ступил на порог, как от него потянулись тонкие струи пара. Он стоял у входа, глядя на кишащие и кружащие вокруг мыльные пузыри, на тявкающего без передыху под стулом Бродягу, на Чармейн, которая то и дело утирала пот и пристально рассматривала его сквозь мокрые пряди волос, на горы грязной посуды и стол, заваленный чашками, на толстые мешки с бельём, В конце концов, юноша окинул взором весь беспорядок, который, несомненно, потряс его до глубины души. Он открыл было рот да так и забыл его закрыть, лишь взгляд его скакал с одного диковинного зрелища на другое, а мокрая одежда тихонечко пускала пар.
Терпению Чармейн пришёл конец. Она ухватилась за челюсть гостя и со звоном захлопнула её. Её пальцы почувствовали под собой жёсткую щетину, говорящую, что юноша куда старше, чем кажется.
- Дверь бы за собой хоть закрыл, - заметила ему Чармейн.
Парень обернулся и посмотрел на струи ливня, хлеставшие у порога.
- Ах да, - встрепенулся он, бросившись закрывать дверь, и, когда задвижка легла на место, спросил: - Что тут творится? Ты ученица волшебника?
- Нет, - ответила Чармейн. – Я только присматриваю за домом, пока волшебник в отлучке. Он болен, поэтому эльфы забрали его, чтобы вылечить.
- А он не предупредил тебя, что я приеду? – с тревогой проговорил юноша.
- Эльфы забрали его тотчас после моего приезда, - просизнесла Чамремйн, - он много чего не успел мне рассказать.
Девочке вдруг вспомнилась стопка писем с безнадёжными мольбами об ученичестве. Возможно, под «Das Zauberbuch» лежало и письмо этого парня. Она попыталась припомнить, но тявканье Бродяги сбивало её с мысли.
- Да угомонись ты, Бродяга, - крикнула Чармейн, и тут же обратилась к парню: - Как тебя зовут?
- Питер Регис, - представился он. – Моя матушка – верховная ведьма Монтальбино. Они с Уильямом Норландом большие друзья, и она договорилась, чтобы я приехал сюда. Пёскик, помолчи. Так что здесь меня ждали, и я останусь.
Словно в подтверждение слов, он снял с плеча свой промокший дорожный мешок и кинул на пол. Бродяга тут же перестал лаять и вылез из-под стула, чтобы обнюхать мешок – вдруг он окажется опасным. Питер же придвинул к себе стул, снял мокрый свитер и повесил на спинку. Рубашка, оказавшаяся на нём, тоже напрочь промокла.
- А ты кто? – спросил юноша, разглядывая Чармейн сквозь кружащие пузыри.
- Чармейн Бейкер, - представилась девочка и пояснила: – Мы зовём волшебника Норланда двоюродным дедушкой Уильямом, хотя двоюродным дедушкой он приходится только тётушке Семпронии. Я живу в Верхней Норландии. А ты откуда и почему пришёл через чёрных ход?
- Я из Монтальбино, - ответил Питер. – И, если тебе интересно знать, я заблудился, пытаясь срезать путь. Мне уже доводилось бывать тут однажды, когда моя матушка договаривалась с волшебником Норландом о моём ученичестве, но дорогу я плохо запомнил. А ты давно здесь?
- Приехала сегодня утром, - откликнулась Чармейн, про себя поражаясь факту, что прошёл всего только один день – ей казалось, что недели.
- А-а, - протянул Питер, рассматривая груду чашек среди парящих пузырей. Он словно подсчитывал, сколько же чая за это время успела выпить девочка: – Такое ощущение, будто ты тут месяц прожила.
- Когда я приехала, тут уже царил весь этот беспорядок, - холодно заметила Чармейн.
- Правда? Мыльные пузыри и всё прочее? – удивился Питер.
«Я начинаю его ненавидеть,» - подумала про себя девочка, а в слух пояснила: - Нет, пузыри из-за меня. Я забыла вынуть мыло из очага.
- Ясно, - кивнул парень. – Выглядит как неудачное заклинание, поэтому я и решил, что ты тоже ученица. Думаю, нам нужно немного подождать, пока мыло не испарится окончательно. У тебя есть, чем перекусить? Я проголодался, как волк.
Чармейн скрепя сердце посмотрела на свой мешок с вышитыми цветами, мирно лежащий на столе, и тут же отвела взгляд.
- Нет, - ответила она. – Совсем ничего.
- Чем же ты собираешься кормить свою собаку? – спросил Питер.
Девочка глянула на Бродягу, который снова забрался под стул и оттуда глухо рычал на дорожный мешок Питера.
- Ничем, он уже слопал половину свиного пирога, - сказала Чармейн. – К тому же он не мой пёс. Двоюродный дедушка Уильям подобрал его на улице. Его зовут Бродяга.
Рычанье Бродяги снова переросло в неутомимый лай.
- Бродяга, помолчи, - чуть строго приказал Питер. Затем он потянулся к стулу, на котором висел его свитер и под которым пряталась собака, и выудил из-под него Бродягу, подняв его на вытянутых руках. Пёс поскуливал и сопротивлялся, как только мог, всеми четырьмя лапами; его хвостик прижался к брюху. Питер развернул его хвост.
- Поставь его на пол, - вмешалась Чармейн. - Ты повредишь его достоинству.
- На самом деле, он это не «он», - отозвался парень. – Он это «она». Так что нет у неё никакого такого достоинства. Правда, Бродяжка?
Бродяжка не согласилась и, вывернувшись из рук Питера, прыгнула на стол. Ещё одна чашка полетела на пол, мешок Чармейн завалился на бок, и из него вывалились яблочный торт и пирог со свининой. Девочка перепугалась и смутилась.
- Ух ты, какая вкуснятина! – воскликнул юноша и подхватил пирог раньше, чем до него дотянулась Бродяжка. Он с аппетитом откусил немалый кусок и с набитым ртом спросил: – Больше никакой еды нет?
- Нет, - ответила Чармейн, - пирог и торт оставались на завтрак.
Она подняла с пола чашку, обнаружив, что к утренней лужице из чайничка прибавилась ещё одна. Из новой лужицы образовался коричневый пузырь, который тут же взлетел вверх и начал кружиться среди собратьев, чтобы поделиться с ними своими чайными оттенками.
- Посмотри, что ты наделал, - упрекнула юношу Чармейн.
- Чуть больше грязи, чуть меньше – бардак всё равно останется бардаком, - отмахнулся Питер. – Ты разве никогда не занималась уборкой? Слушай, прямо-таки потрясающий пирог. А второй какой?
Девочка посмотрела на Бродяжку, сидящую рядом с яблочным тортом: собачьи глаза с надеждой уставились на желаемое лакомство.
- Яблочный, - ответила Чармейн. – Если собираешься и его съесть, то поделись с Бродяжкой.
- Закон этого дома? - поинтересовался Питер, заглатывая последний кусок пирога со свининой.
- Да, негласный закон, - кивнула девочка. – Его установил, – то есть установила, – Бродяжка, и ни в коем случае нельзя его нарушать.
- Так она зачарованная? – предположил Питер, пододвигая к себе яблочный торт. Хвостик Бродяжки беспокойно завилял, а глаза преданно следили за каждым движением парня. Казалось, она понимала, каким важным делом сейчас занят Питер, на фоне аппетитного торта мыльные пузыри казались ей сущей ерундой.
- Вижу, к чему ты клонишь, - заметил её взгляд юноша. Он отломил кусок и протянул его Бродяжке. Собака аккуратно приняла угощение, соскочила на стул, затем на пол и посеменила к мешкам с бельём, чтобы спокойно разобраться с ужином.
- Как насчёт горячего чая или чего-то подобного? – предложил вдруг Питер.
Чармейн мечтала выпить чего-нибудь горячего с тех пор, как вернулась в дом.
- Прекрасная мысль, - поддержала девочка, всё ещё дрожа и кутаясь в свитер. – С удовольствием выпью, если ты найдёшь, что подогреть и куда это налить.
Юноша отогнал маячащие перед глазами пузыри и выразительно посмотрел на гору чашек на столе:
- Кто-то ведь приготовил весь этот чай.
- Этим «кем-то» был двоюродный дедушка Уильям, а не я, - сухо парировала Чармейн.
- Я лишь показал, что в горячем чае нет ничего фантастического, - ответил Питер. – Может, прекратишь стоять тут столбом и найдёшь какую-нибудь кастрюлю или другую подходящую посудину?
- Вот сам и найди, - отрезала девочка.
Парень одарил её насмешливым взглядом и, отгоняя от себя мыльные пузыри, направился к переполненной раковине. Там его ожидало открытие, сделанное Чармейн ещё утром.
- Тут нет кранов! – не веря глазам, произнёс Питер. – Зато есть куча грязных кастрюлей. Откуда же он брал воду?
- Во дворике находится водокачка, - грубо бросила Чармейн.
Юноша пробрался сквозь пузыри к окну и увидел, что дождь не прекратился, и крупные капли одна за другой сбегают по стеклу.
- Где здесь ванная комната? – спросил он, и, не дождавшись ответа, прошагал в гостиную комнату, запустив в неё каскад мыльных пузырей.
- Что за дурацкие шутки! – оторопело воскликнул он, снова появляясь на пороге кухни. – Всего две комнаты! Не может быть!
Чармей вздохнула, поплотнее закуталась в свитер и отправилась к двери, чтобы всё подробно объяснить Питеру.
- Открываешь дверь и резко поворачиваешь налево, - просветила она юношу. Тот, в свою очередь, тут же повернулся направо, и девочке пришлось схватить его за рукав. – Нет. Если повернуть направо, то попадёшь в какое-то непонятное место. А ванная комната – налево. Повтори.
- Нет, - качнул головой Питер. – Я всё время путаю право и лево. Обычно мне приходится наматывать нитку на большой палец.
Чармейн лишь возвела глаза к потолку и просто-напросто пихнула парня влево. Тотчас пред ними предстал коридор, где по стёклам дальнего оконца барабанил дождь. Питер начал озираться по сторонам, и волшебный свет тут же осветил все стены и двери.
- Вот теперь направо, - продолжила наставления Чармейн, сопроводив их ещё одним пинком в нужном направлении. - Эта дверь ведёт в ванную комнату, а ряд дверей по коридору – в спальни.
- Ясно! – радостно отозвался Питер. – Всё дело в искривлённых пространствах. Вот чему бы я больше всего хотел научиться. Спасибо, - добавил он в конце своей триады и исчез в ванной комнате. Его голос периодически доносился до Чармейн, тихонько пробиравшейся в кабинет двоюродного дедушки Уильяма: «Чудесно! Краны! Вода!».
Девочка скользнула в кабинет и закрыла за собой дверь. Витиеватая лампа на рабочем столе, почуяв её присутствие, тут же начала разгораться, и в скором времени в кабинете стало светло, как днём. Чармейн подошла к столу, приподняла «Das Zauberbuch» и достала из-под неё пачку писем. Девочка хотела убедиться: если Питер сказал правду, то здесь должно лежать его письмо к двоюродному дедушке Уимльяму. В прошлый раз Чармейн бегло просматривала письма, и не запомнила, попадалось ли среди них некое от Питера Региса. Если же такого письма попросту не существовало, значит, она имеет дело с самозванцем, возможно даже, замаскированным лаббоком. Поэтому ей жизненно важно было знать правду.
Ах, вот оно, почти в самом конце. Чармейн одела очки и принялась читать:
«Многоуважаемый волшебник Норланд,
ввиду того, что вы согласились взять меня в ученики, могу ли я спросить позволения переехать к вам на следующей неделе, не дожидаясь осени? Моя матушка отправляется Ингарию и желает устроить моё пребывание до своего отъезда. Я собираюсь приехать к вам тринадцатого числа сего месяца. Если вас затруднит моё раннее прибытие, прошу, напишите мне.
Надеюсь, что не сильно обеспокоил вас,
преданный вам Питер Регис.»
«Не солгал. Ну хоть с ним всё в порядке,» - подумала Чармейн с облегчением и в то же время с раздражением. Когда она просматривала пачку в первый раз, её взгляд, наверно, выцепил из письма слова «ученик» в начале и «надеюсь» в конце, и поэтому она не придала сообщению особого значения – все они, как две капли воды, походили одно на другое. Похоже, двоюродный дедушка Уильям тоже не предал письму Питера никакого значения или же настолько плохо себя чувствовал, что не смог ответить. Как бы то ни было, Питер – ученик волшебника, и Чармейн теперь придётся жить с ним под одной крышей. Что за вредный тип! «Ну, по крайней мере, он не лжец и не злодей,» - попыталась утешиться девочка.
Её мысли прервал встревоженный голос Питера, раздававшийся неподалёку. Чармейн быстро спрятала письма обратно под книгу, сняла очки и выскочила в коридор.
Из ванной клубами валил пар, а в воздухе парило несколько мыльных пузырей. За завесой пара вертелось нечто бело гигантских размеров, и едва оно заметило Чармейн, как тут же бросилось в её строну.
- Что ты сде… - только и успела воскликнуть девочка, прежде чем нечто большое и белое облизнуло её своим огромным языком, а потом взревело. Чармейн отшатнулась и вжалась в стену: ощущения были такие, как если бы её только что лизнуло мокрое полотенце, а потом рядом протрубил ошалевший слон. Гигантское существо смотрело на девочку жалостливыми глазами.
- Узнаю этот взгляд, - потрясённо прошептала она. – Бродяжка, что он с тобой сотворил?
Питер вывалился из ванной комнаты, хватая ртом воздух.
- Не понимаю, что пошло не так, - пытался отдышаться он. - Я пустил горячую воду. Но для чая нужно погорячее, кипяток. Я решил подогреть её заклинанием увеличения. Увеличить температуру.
- Хорошо придумал, но теперь верни всё, как было, - посоветовала Чармейн. – Бродяжка же стала размером с мамонта.
Юноша чуть растерянно посмотрел на огромную собаку.
- Какой мамонт – она не больше пони. А вот по трубам теперь бежит кипяток, - заметил он. – Да и что я, по-твоему, должен сделать?
- Ты серьёзно? – всплеснула руками Чармейн. Она легонько оттолкнула громадную Бродяжку с прохода и направилась в ванную комнату. Пар повис густым облаком, трубы покраснели почти до предела. Кипяток, и правда, бежал, а точнее бил из всех четырёх кранов и бурлил даже в туалете.
- Двоюродный дедушка Уильям! – закричала девочка. – Как сделать воду в ванной холодной?
- Все объяснения в чемоданчике, моя милая, - донёсся сквозь шум мягкий голос двоюродного дедушки Уильяма.
- Просто великолепно! – воскликнула Чармейн. Она понимала, что нет времени бежать к чемодану и разбираться в оставленных указаниях: трубы вот-вот готовы были взорваться.
- Охладись! – выкрикнула девочка. - Замёрзни! Вы, трубы, ну-ка немедленно станьте холодными! – она принялась размахивать руками, помогая себе. – Приказываю, охладитесь!
К её величайшему удивлению уговоры сработали. Раздалось громкое «пфффф» – и весь пар исчез, как ни бывало. Успокоился и слив в туалете. Три крана дружно забулькали, и вода из них прекратила течь. Кран на раковине мгновенно покрылся льдом вместе с бежавшей водой, превратив струю в толстую сосульку. Ещё одна сосулька появилась на трубе и нависла прямо над ванной.
- Так-то лучше, - вздохнула Чармейн и повернулась к Бродяжке. Та ответила девочке печальным взглядом всё такой же здоровенной собаки.
- Бродяжка, уменьшись, - уверенно произнесла Чармейн. – Сейчас же. Я приказываю.
Собака грустно повиляла кончиком своего непомерно большого хвоста и осталась прежнего размера.
- Если она зачарованная, - заметил Питер, - то она сама уменьшится, когда пожелает.
- Ой, заткнись! – огрызнулась на него девочка. – О чём ты вообще думал? Кто бы пил такой кипяток?
- Я хотел сделать чай, - ответил Питер, сердито глядя на неё из-под своих мокрых спутанных волос. – А чай, как известно, заваривают кипятком.
Чармейн никогда не доводилось делать чай. Она пожала плечами:
- В самом деле? – и, подняв голову к потолку, тут же задала вопрос: - Двоюродный дедушка Уильям, где мы можем достать чай или какой-нибудь другой горячий напиток?
- На кухне, моя милая, - снова пришёл на выручку мягкий голос двоюродного дедушки. – Постучи по столу и скажи «чай». В гостиной: постучи по тележке в углу и скажи «чай к полднику». В спальне…
Питер и Чармейн не стали дослушивать про спальню. Они запрыгнули в ванную комнату, захлопнули и вновь открыли дверь, - Чармейн грубо повернула Питера налево, - и шагнули в кухню. Развернулись, снова закрыли дверь и снова открыли и, наконец-то, оказались в гостиной, где немедленно принялись искать тележку. Юноша прежде своей спутницы заметил её в углу и подошёл к ней.
- Чай к полднику! – выкрикнул он, начав размашисто стучать по пустой стеклянной поверхности. – Чай к полднику! Чай к полднику! Чай…
Чармейн вовремя подошла к нему и успела удержать его руку в ту секунду, когда на тележке появились чашки с чаем, кувшины молока, пара сахарниц, пшеничные лепёшки, пирожные, варенье, тарелки с горячими гренками в масле и вазочки, полные булочек и шоколадных кексов. Следом возник ящичек с ножами, ложками и вилками. Дети, не сговариваясь, придвинули тележку к дивану и уселись ужинать. Через минуту в дверь протиснулась косматая голова Бродяжки и начала принюхиваться. Заприметив тележку, собака протиснулась в гостиную и уселась неподалёку, положив свою могучую морду на подлокотник дивана, рядом с Чармейн, и мечтательно поглядывала на лакомства. Питер понимающе посмотрел на Бродяжку и угостил её булочками. Собака с такой же, как и прежде, аккуратностью приняла их, и заглотнула одним махом.
Полчаса спустя после сытного ужина, Питер лежал на диване и почёсывал живот.
- Какое всё вкусное, просто чудо, - произнёс парень довольным тоном. - Думаю, голодать нам тут не придётся. Волшебник Норланд, - добавил он проверки ради, - а как нам получить ланч?
Ему никто не ответил.
- Он отвечает только на мои вопросы, - слегка самодовольно подметила Чармейн. – Я сегодня с лаббоком столкнулась, ещё до того, как ты пришёл, так что теперь совсем без сил. Пойду-ка спать.
- А кто такие лаббоки? – спросил Питер. – Какой-то лаббок, насколько знаю, убил моего отца.
У девочки не осталось ни настроения, ни сил отвечать ему, поэтому она просто поднялась с дивана и направилась к двери.
- Погоди, - остановил её юноша. – Куда нам девать то, что осталось на тележке?
- Понятия не имею, - безразлично откликнулась девочка и открыла дверь.
- Стой, стой, стой! – поспешил за ней Питер. – Сначала покажи мне, где тут спальня.
«Думаю, и впрямь нужно ему показать, - подумала Чармейн. – Он ведь путает право и лево.» Она вздохнула и с неохотой отправилась с юношей на кухню, где всё ещё буйствовал ураган мыльных пузырей. Питер подобрал свой дорожный мешок, и Чармейн опять помогла ему определиться с направлением.
- Занимай третью, - уже стоя в коридоре, указала девочка. – Вот эта – моя, а напротив – двоюродного дедушки Уильяма. Если тебе чем-то не понравится одна спальня, возьми другую, их здесь полным полно. Спокойной ночи, - добавила она и скрылась в ванной комнате.
Всё вокруг покрывал мерцающий лёд.
- Ну и ладно, - бросила Чармейн.
Уже в спальне, когда она кое-как облачилась в ночную рубашку с пятнами от чая, до неё донёсся крик Питера: «Слышишь! Туалет весь промёрз!»
«Не повезло,» - ответила про себя Чармейн. Девочка юркнула с постель и почти моментально уснула.
Спустя час она уже видела сон, в котором на ней сидел шерстистый мамонт.
- Бродяжка, слезь, - отбивалась она, - ты слишком большая.
Потом Чармейн снилось, как мамонт медленно слезает и что-то ворчит себе под нос. Затем она провалилась в другие сны.